Николай Гумилев

     Гумилев Николай Степанович (1886 – 1921) – выдающийся русский поэт, один из лидеров акмеизма в русской поэзии и наиболее ярких и заметных литераторов «серебряного века». Также был известен как литературный критик, переводчик, путешественник. 

     Он родился в Кронштадте в семье судового врача-дворянина. Детство провел в Царском Селе (где начал учиться в гимназии, но из-за болезненного организма был переведен на домашнее обучение), учился в гимназиях в Петербурге и Тифлисе. Стихи писал с 12 лет, первое печатное выступление его состоялось в 16 лет (стихотворение в газете «Тифлисский листок»). В 1903 году Гумилёвы возвратились в Царское Село и Николай поступил в VII класс Царскосельской гимназии (директором которой был известный поэт И.Ф.Анненский). Не слишком усердный в гимназическом учении, Гумилев был с головой погружен во внепрограммное «приключенческое» чтение. Он интересовался философией Ф.Ницше, изучал творчество поэтов-символистов. В 1905 г. на средства родителей Гумилева вышел его первый сборник стихов — «Путь конквистадоров». С трудом и опозданием окончив гимназию, поэт отправился в Париж, где общался с французскими поэтами и художниками и пытался издавать литературно-художественный журнал «Сириус». Мережсковский, Гиппиус и Андрей Белый, проживавшие в то время в Париже, с пренебрежением отнеслись к молодому дарованию (лишь в 1908 г. после прочтение стихов Гумилева некоторые из «мэтров» выразили желание познакомиться с ним). В 1907 г., будучи в России, он встречается со своим поэтическим учителем – В.Брюсовым. Вскоре он отправился в своё первое путешествие по Леванту, а затем вернулся в Париж. Там  вышел второй сборник стихов Гумилева — «Романтические стихи», посвященный А. А. Горенко (Ахматовой), с которой он познакомился в 1903 г. С этой книги начинается период зрелого творчества Гумилева – он возвращается в Россию сформировавшимся поэтом и критиком, посещает литературные встречи в «башне» Вячеслава Иванова. В 1909 г. вместе с поэтом С.Маковским он организует иллюстрированный журнал по вопросам изобразительного искусства, музыки, театра и литературы «Аполлон», в котором начинает заведовать литературно-критическим отделом, печатает свои «Письма о русской поэзии». В конце 1909 г. Гумилев на несколько месяцев уезжает в Абиссинию, также посещает Джибути и Сомали, а вернувшись, издает новую книгу — «Жемчуга». По сути, Гумилев первым ввел в русскую поэзию столь экзотичные темы. Африка с детства привлекала романтика Гумилева. Его вдохновляли подвиги русских офицеров-добровольцев в Абиссинии. Следует отметить, что Гумилев по праву считается не только видным поэтом, но и одним из крупнейших отечественных исследователей "черного континента". После нескольких экспедиций по восточной и северо-восточной Африке он привёз в Музей антропологии и этнографии (Кунсткамеру) в Санкт-Петербурге богатейшую коллекцию. В 1913 г. он отправился в очередное африканское путешествие уже как начальник экспедиции от Академии Наук – приключения Гумилева и его спутников довольно подробно описаны в «Африканском дневнике» поэта.

     В 1910-1912 гг., в промежутке между экспедициями, в жизни и творчестве поэта произошел ряд знаменательных событий. В 1910 г. он обвенчался с А.Ахматовой. Осенью 1911 г. Гумилев и Городецкий создают «Цех поэтов», манифестировавший свою автономию от символизма и создание собственной эстетической программы (в соответствии со статьей Гумилева «Наследие символизма и акмеизм» в журнале «Аполлон»). Акмеизм, официально задекларированный как новое течение в 1912 г., провозглашал материальность, предметность тематики и образов, точность слова. Представители нового направления (куда также входили Ахматова, Мандельштам м др.) основали свое издательство – «Гиперборей». Они были завсегдатаями петербургского артистического кабаре «Бродячая собака», вели богемную жизнь. «В длинном сюртуке и чёрном регате, не оставлявший без внимания ни одной красивой женщины, отступал, пятясь между столиков, Гумилёв, не то соблюдая таким образом придворный этикет, не то опасаясь «кинжального взора в спину», - вспоминал впоследствии поэт Б.Лившиц. В 1912 г.у Гумилева и Ахматовой родился сын Лев, в том же году выходит новый сборник поэта «Чужое небо».

     Когда разразилась первая мировая война, Гумилев, будучи убежденным монархистом, пошел на фронт добровольцем, принимал участие в боевых действиях в составе Лейб-Гвардии Уланского Ее Величества полка, затем служил унтер-офицером в гусарском полку. Февральская революция застает прапорщика Гумилева на фронте; он добивается отправки в русский экспедиционный корпус на Салоникский фронт, но по пути задерживается в Париже и Лондоне до весны 1918 г. Приверженец монархии, Гумилев не принял Октябрьскую революцию, однако вернулся в Россию. В 1918 г. состоялся его официальный развод с А.Ахматовой, через год он женился на А.Энгельгардт.  В советской России он интенсивно работает как переводчик, готовя для издательства «Всемирная литература» эпос о Гильгамеше, стихи французских и английских поэтов. Пишет несколько пьес, издает книги стихов «Костер» (1918), «Фарфоровый павильон» (1918) и другие. 

    В 1921 г. выходит последняя книга Гумилева, по мнению многих исследователей, — лучшая из всех, им созданных, — «Огненный столп». Поэт самоуверенно полагал, что если монархические симпатии признавать открыто и честно, то это — лучшая защита.; он открыто крестился на храмы. Однако в «Пролеткульте» его настроения восприняли как чудачество. Что касается ЧК, то там монархизм поэта был истолкован верно… 3 августа 1921 года Гумилёв был арестован по подозрению в участии в заговоре «Петроградской боевой организации В. Н. Таганцева». Через несколько недель он и еще 60 предполагаемых «участников» были расстреляны. Точное их место погребения неизвестно.

   Оценка Гумилёва критикой всегда была неоднозначной. Одни считали его бездарным и бездушным стихотворцем, другие – виднейшим поэтом эпохи. «Он был удивительно молод душой, а может быть и умом. Он всегда мне казался ребёнком. Было что-то ребяческое в его под машинку стриженой голове, в его выправке, скорее гимназической, чем военной. То же ребячество прорывалось в его увлечении Африкой, войной, наконец — в напускной важности, которая так меня удивила при первой встрече и которая вдруг сползала, куда-то улетучивалась, пока он не спохватывался и не натягивал её на себя сызнова», - писал В.Ходасевич в книге воспоминаний «Некрополь». Тем не менее, в лирике Гумилева всегда присутствовало что-то неземное, возвышенное. Его по праву можно назвать одним из самых романтичных поэтов «серебряного века»; его темы – любовь, роль искусства, смерть и возрождение – несут в себе неповторимый отпечаток, не схожий по стилю ни с каким другим стилем прочих поэтов. Помимо этого, Гумилев был идейным вдохновителем «школ поэтического мастерства» (три «Цеха поэтов», «Студия живого слова» и др.), из которой вышли Г.Иванов, И.Одоевцева, Н.Оцуп, Н.Тихонов и ряд других талантливых представителей отечественной поэзии.

 

Н.С.Гумилев в окружении учеников (рядом с ним сидят Г.Иванов и И.Одоевцева)

Подробный сайт, посвященный поэту - http://www.gumilev.ru

***

Много в жизни моей я трудов испытал,

Много вынес и тяжких мучений,

Но меня от отчаянья часто спасал

Благодатный, таинственный гений.

Я не раз в упоеньи великой борьбы

Побеждаем был вражеской силой,

И не раз под напором жестокой судьбы

Находился у края могилы.

Но отчаянья не было в сердце моем

И надежда мне силы давала.

И я бодро стремился на битву с врагом,

На борьбу против злого начала.

А теперь я измучен тяжелой борьбой,

Безмятежно свой век доживаю,

Но меня тяготит мой позорный покой,

И по битве я часто вздыхаю.

Чудный гений надежды давно отлетел,

Отлетели и светлые грезы,

И осталися трусости жалкой в удел

Малодушно-холодные слезы.

                                                    (1903)

***

Он воздвигнул свой храм на горе,

Снеговой, многобашенный храм,

Чтоб молиться он мог на заре

Переменным, небесным огням.

И предстал перед ним его Бог,

Бесконечно родной и чужой,

То печален, то нежен, то строг,

С каждым новым мгновеньем иной.

Ничего не просил, не желал,

Уходил и опять приходил,

Переменно-горячий кристалл

Посреди неподвижных светил.

И безумец, роняя слезу,

Поклонялся небесным огням,

Но собралися люди внизу

Посмотреть на неведомый храм.

И они говорили, смеясь

«Нет души у минутных огней,

Вот у нас есть властитель и князь

Из тяжелых и вечных камней».

А безумец не мог рассказать

Нежный сон своего божества,

И его снеговые слова,

И его голубую печать.

                                             (1906)

 

Памятник семейной чете - Николаю Гумилеву, Анне Ахматовой и их сыну, историку Льву Гумилеву (в г. Бежецке Тверской области - недалеко от города находилось имение Гумилевых).

 

Памятник поэту в поселке Шилово Рязанской области, с которым связана жизнь предков Гумилева. Сам поэт также бывал здесь в гимназические годы.

ОНА

Я знаю женщину: молчанье,

Усталость горькая от слов,

Живет в таинственном мерцаньи

Ее расширенных зрачков.

Ее душа открыта жадно

Лишь медной музыке стиха,

Пред жизнью дольней и отрадной

Высокомерна и глуха.

Неслышный и неторопливый,

Так странно плавен шаг ее,

Назвать нельзя ее красивой,

Но в ней все счастие мое.

Когда я жажду своеволий

И смел, и горд — я к ней иду

Учиться мудрой сладкой боли

В ее истоме и бреду.

Она светла в часы томлений

И держит молнии в руке,

И четки сны ее, как тени

На райском огненном песке.

                                                             (1910)

САХАРА

Все пустыни друг другу от века родны,

Но Аравия, Сирия, Гоби, —

Это лишь затиханье сахарской волны,

В сатанинской воспрянувшей злобе.

Плещет Красное море, Персидский залив,

И глубоки снега на Памире,

Но ее океана песчаный разлив

До зеленой доходит Сибири.

Ни в дремучих лесах, ни в просторе морей,

Ты в одной лишь пустыне на свете

Не захочешь людей и не встретишь людей,

А полюбишь лишь солнце да ветер.

Солнце клонит лицо с голубой вышины,

И лицо это девственно юно,

И, как струи пролитого солнца, ровны

Золотые песчаные дюны.

Всюду башни, дворцы из порфировых скал,

Вкруг фонтаны и пальмы на страже,

Это солнце на глади воздушных зеркал

Пишет кистью лучистой миражи.

Живописец небесный осенней порой

У подножия скал и растений

На песке, как на гладкой доске золотой,

Расстилает лиловые тени.

И, небесный певец, лишь подаст она знак,

Прозвучат гармоничные звоны,

Это лопнет налитый огнем известняк

И рассыплется пылью червленой.

Блещут скалы, темнеют над ними внизу

Древних рек каменистые ложа,

На покрытое волнами море в грозу,

Ты промолвишь, Сахара похожа.

Но вглядись: эта вечная слава песка —

Только горнего отсвет пожара,

С небесами, где легкие спят облака,

Бродят радуги, схожа Сахара.

Буйный ветер в пустыне второй властелин.

Вот он мчится порывами, точно

Средь высоких холмов и широких долин

Дорогой иноходец восточный.

И звенит и поет, понимаясь, песок,

Он узнал своего господина,

Воздух меркнет, становится солнца зрачок,

Как гранатовая сердцевина.

И чудовищных пальм вековые стволы,

Вихри пыли взметнулись и пухнут,

Выгибаясь, качаясь, проходят средь мглы,

В Тайно веришь — вовеки не рухнут.

Так и будут бродить до скончанья веков,

Каждый час все грозней и грознее,

Головой пропадая среди облаков,

Эти страшные серые змеи.

Но мгновенье… отстанет и дрогнет одна

И осядет песчаная груда,

Это значит — в пути спотыкнулась она

О ревущего в страхе верблюда.

И когда на проясневшей глади равнин

Все полягут, как новые горы,

В Средиземное море уходит хамсин

Кровь дурманить и сеять раздоры.

И стоит караван, и его проводник

Всюду посохом шарит в тревоге,

Где-то около плещет знакомый родник,

Но к нему он не знает дороги.

А в оазисах слышится ржанье коня

И под пальмами веянье нарда,

Хоть редки острова в океане огня,

Точно пятна на шкуре гепарда.

Но здесь часто звучит оглушающий вой,

Блещут копья и веют бурнусы.

Туарегов, что западной правят страной,

На востоке не любят тиббусы.

И пока они бьются за пальмовый лес,

За верблюда иль взоры рабыни,

Их родную Тибести, Мурзук, Гадамес

Заметают пески из пустыни.

Потому что пустынные ветры горды

И не знают преград своеволью,

Рушат стены, сады засыпают, пруды

Отравляют белеющей солью.

И, быть может, немного осталось веков,

Как на мир наш, зеленый и старый,

Дико ринутся хищные стаи песков

Из пылающей юной Сахары.

Средиземное море засыпят они,

И Париж, и Москву, и Афины,

И мы будем в небесные верить огни,

На верблюдах своих бедуины.

И когда, наконец, корабли марсиан

У земного окажутся шара,

То увидят сплошной золотой океан

И дадут ему имя: Сахара.

                                                     (1921)

 

СИНЯЯ ЗВЕЗДА

Я вырван был из жизни тесной,

Из жизни скудной и простой,

Твоей мучительной, чудесной,

Неотвратимой красотой.

И умер я… и видел пламя,

Невиданное никогда:

Пред ослепленными глазами

Светилась синяя звезда.

Преображая дух и тело,

Напев вставал и падал вновь,

То говорила и звенела

Твоя поющей лютней кровь.

И запах огненней и слаще

Всего, что в жизни я найду,

И даже лилии, стоящей

В высоком ангельском саду.

И вдруг из глуби осиянной

Возник обратно мир земной,

Ты птицей раненой нежданно

Затрепетала предо мной.

Ты повторяла: «Я страдаю», —

Но что же делать мне, когда

Я наконец так сладко знаю,

Что ты — лишь синяя звезда.

                                                        (1917)

ЗАВЕЩАНЬЕ

Очарован соблазнами жизни,

 Не хочу я растаять во мгле,

 Не хочу я вернуться к отчизне,

 К усыпляющей мертвой земле.

 Пусть высоко на розовой влаге

 Вечереющих гроных озер

 Молодые и строгие маги

 Кипарисовый сложат костер.

 И покорно, склоняясь, положат

 На него мой закутанный труп,

 Чтоб смотрел я с последнего ложа

 С затаенной усмешкою губ.

 И когда заревое чуть тронет

 Темным золотом мраморный мол,

 Пусть задумчивый факел уронит

 Благовонье пылающих смол.

 И свирель тишину опечалит,

 И серебряный гонг заревет

 И час, когда задрожат и отчалит

 Огневеющий траурный плот.

 Словно демон в лесу волхвований,

 Снова вспыхнет мое бытие,

 От мучительных красных лобзаний

 Зашевелится тело мое.

 И пока к пустоте или раю

 Необорный не бросит меня,

 Я еще один раз отпылаю

 Упоительной жизнью огня.

                                                     (1910)

Есть несколько версий (по меньшей мере 4) относительно места захоронения поэта.

Крест-кетонаф вероятного места расстрела находится в местечке Бернгардовка (долина реки Лубьи) около Всеволожска:

 

 Другой крест-кенотаф установлен в Ковалёвском лесу, в районе арсенала Ржевского полигона, у изгиба реки Лубьи: