Аполлон Григорьев

         Григорьев Аполлон Александрович (1822-1864) – русский поэт, критик, один из ярчайших представителей литературной демократической интеллигенции XIX века, автор популярных песен и романсов.

    Дед Григорьева, крестьянин из глухой провинции, благодаря своему усердию разбогател, выстроил себе дом в Москве, получил дворянское достоинство и даже табакерку от императора. Аполлон был незаконнорожденным ребенком, поскольку его отец и мать (дочь крепостного кучера) обвенчались уже после рождения младенца. Поэтому он стал числиться не дворянином, как отец, а «московским мещанином». Юность поэта прошла в районе Замоскворечья. Рос он в довольстве – мать души в нем не чаяла (возможно, потому, что все другие ее дети умерли в младенчестве), однако ежедневно ему приходилось видеть мертвецки пьяных лакеев, кучеров, слушать их матерную ругань… Он рано научился играть на фортепьяно, позднее освоил гитару. После нескольких посещений театра с отцом Аполлон на всю жизнь полюбил сцену и стал глубоким ценителем драматического искусства. Уже в 1838 г. он был принят слушателем на юридический факультет Московского университета, и во время учебы все, вплоть до попечителя университета графа Строганова, восхищались заметным и талантливым юношей. Тогда же в доме Григорьева собирался «кружок» его друзей-студентов (А.Фет, Я.Полонский и др.), которые философствовали и сочиняли стихи. В том числе и с недвусмысленным политическим подтекстом. В 1842 г. Григорьев окончил университет лучшим студентом юридического факультета. Через год большинством голосов он был избран по конкурсу секретарем Совета Московского университета. Однако его непрактичность, неприятие бюрократической работы, раздача книг друзьям и знакомым (не регистрируя их при этом, как полагалось) сослужили ему плохую службу на карьерном поприще. В этот период он страстно и активно пишет и публикуется – безответная любовь к Антонине Корш, безудержная ревность нашли отражение в его любовной лирике – такой же неудержимой, полной бурлящих эмоций и мотивов борьбы.

     Широкая душевная натура Григорьева вкупе с романтическими молодыми чувствами заставляла поэта постоянно искать себя по жизни, искать себе идеалы… В 1844 г. Аполлон тайно бежал из родительского дома в Петербург, где у него не было ни близких, ни знакомых. С этого отъезда началась скитальческая жизнь Григорьева. В 1844-1846 гг. Григорьев сотрудничал в журнале "Репертуар и Пантеон", в котором произошло его становление как профессионального литератора. В 1846 г. увидел свет его сборник стихотворений. Вскоре Григорьев вернулся в Москву уже известным стихотворцем. В память о граде Петровом он написал такие строчки:

Прощай, холодный и бесстрастный,
Великолепный град рабов,
Казарм, борделей и дворцов,
С твоею ночью гнойно-ясной,
С твоей холодностью ужасной
К ударам палок и кнутов.

       В Москве Григорьев женился на младшей сестре Антонины Корш – Лидии. Этот брак был несчастливым для обоих – ни Лидия, ни Аполлон (к тому времени уже часто уходивший в загул) не были приспособлены для семейной жизни. Свои произведения и критические статьи Григорьев печатал в «Московском городском листке», «Отечественных записках», позднее – в «Москвитянине» (вместе с А.Н.Островским возглавлял отдел критики журнала). С этого времени Григорьев стал ведущим российским театральным критиком, проповедующим реализм и естественность в драматургии и актерской игре. Его критические статьи и рецензии публиковались в множестве журналов. В 1850 г. Григорьев был назначен учителем законоведения в Московский Воспитательный дом. ТВскоре он безудержно влюбился в дочь своего коллеги Я.И.Визарда. Однако и она предпочла другого, вызвав бешеную ревность литератора. Только работа над новыми произведениями вернула его к жизни. Его цикл «цыганских песен»,пожалуй, - самое знаменитое наследие Григорьева как поэта. А.Блок называл их «перлами русской лирики».

      После смерти жены Лидии (будучи в подпитии, она заснула с зажженной папиросой и не проснулась) Аполлон уехал за границу, по возвращении в 1859 г. он сблизился с М.Ф.Дубровской (девицей, взятой им из притона), с которой последствии вступил в гражданский брак. Однако постоянная нехватка денег и любовь к вину у Григорьева сделали несчастливыми и эти отношения. Не было денег даже на дрова, в результате умер их общий ребенок – у матери от холода пропало молоко. Это стало причиной их разрыва.

      Аполлона Григорьева, талантливого поэта и критика, всю жизнь сопровождало «скитальчество». Мистик и масон, славянофил, интеллектуал и пьяница, он был крайне противоречивым человеком, с которым судьба обошлась очень сурово. Любовь к мотовству и цыганскому обществу при хроническом отсутствии денег привели его в очередную долговую яму. Опустошенный душевными терзаниями, он скончался от апоплексического удара (инсульта) в возрасте 42 лет…

      Автор нескольких знаменитых романсов, бессмертного откровения, что «Пушкин - это наше все», Григорьев был неутомимым творческим человеком, самоотверженно преданным искусству и литературе, находящимся в постоянном поиске нравственных идеалов. Конфликт современного ему человека прозаическому миру, лишенному цельности, романтики - это ключевая тема творческого наследия Григорьева. Его лирика окрашена настроениями мрачного отчаяния и горького скептицизма. Несмотря на бытовую несобранность и тяжелые личные драмы, Григорьев продолжает оставаться одной из самых незаурядных личностей русской литературы XIX века.

***

 В час томительного бденья,

 В час бессонного страданья

 О тебе мои моленья,

 О тебе мои стенанья.

 И тебя, мой ангел света,

 Озарить молю я снова

 Бедный путь лучом привета,

 Звуком ласкового слова.

 Но на зов мой безответна -

 Тишина и тьма ночная...

 Безраздельна, беспредметна

 Грусть бесплодная, больная!

 Или то, что пережито,

 Как мертвец, к стенаньям глухо,

 Как эдем, навек закрыто

 Для отверженного духа?

 Отчего же сердце просит

 Всё любви, не уставая,

 И упорно память носит

 Дней утраченного рая?

 Отчего в часы томленья,

 В ночь бессонную страданья

 О тебе мои моленья,

 О тебе мои стенанья?

                                                   (Июль, 1846)

 ***

Опять, как бывало, бессонная ночь!

 Душа поняла роковой приговор:

 Ты Евы лукавой лукавая дочь,

 Ни хуже, ни лучше ты прочих сестер.

 Чего ты хотела?.. Чтоб вовсе с ума

 Сошел я?.. чтоб все, что кругом нас, забыл?

 Дитя, ты сама б испугалась, сама,

 Когда бы в порыве я искренен был.

 Ты знаешь ли все, что творилось со мной,

 Когда не холодный, насмешливый взор,

 Когда не суровость, не тон ледяной,

 Когда не сухой и язвящий укор,

 Когда я не то, что с отчаяньем ждал,

 Во встрече признал и в очах увидал,

 В приветно-тревожных услышал речах?

 Я был уничтожен, я падал во прах...

 Я падал во прах, о мой ангел земной,

 Пред женственно-нежной души чистотой,

 Я падал во прах пред тобой, пред тобой,

 Пред искренней, чистой, глубокой, простой!

 Я так тебя сам беззаветно любил,

 Что бодрость мгновенно в душе ощутил,

 И силу сковать безрассудную страсть,

 И силу бороться, и силу не пасть.

 Хоть весь в лихорадочном был я огне,

 Но твердости воли достало во мне -

 Ни слова тебе по душе не сказать,

 И даже руки твоей крепче не сжать!

 Зато человека, чужого почти,

 Я встретил, как брата лишь встретить мог брат,

 С безумным восторгом, кипевшим в груди...

 По-твоему ж, был я умен невпопад.

 Дитя, разве можно иным было быть,

 Когда я не смею, не вправе любить?

 Когда каждый миг должен я трепетать,

 Что завтра, быть может, тебя не видать,

 Когда я по скользкому должен пути,

 Как тать, озираясь, неслышно идти,

 Бессонные ночи в тоске проводить,

 Но бодро и весело в мир твой входить.

 Пускай он доверчив, сомнений далек,

 Пускай он нисколько не знает тебя...

 Но сам в этот тихий земли уголок

 Вхожу я с боязнью, не веря в себя.

 А ты не хотела, а ты не могла

 Понять, что творилось со мною в тот миг,

 Что если бы воля мне только была,

 Упал бы с тоской я у ног у твоих

 И током бы слез, не бывалых давно,

 Преступно-заглохшую душу омыл...

 Мой ангел... так свято, глубоко, полно

 Ведь я никого никогда не любил!..

 При новой ты встрече была холодна,

 Насмешливо-зла и досады полна,

 Меня уничтожить хотела совсем...

 И точно!.. Я был безоружен и нем.

 Мне раз изменила лишь нервная дрожь,

 Когда я в ответ на холодный вопрос,

 На взгляд, где сверкал мне крещенский мороз, -

 Борьба, так борьба! - думал грустно, - ну что ж!

 И ты тоже Евы лукавая дочь,

 Ни хуже, ни лучше ты прочих сестер.

 И снова бессонная, длинная ночь, -

 Душа поняла роковой приговор.

                                                               (29 января 1847)

Антонина Корш, возлюбленная Аполлона долгие годы

***

Я измучен, истерзан тоскою...
Но тебе, ангел мой, не скажу
Никогда, никогда, отчего я,
Как помешанный, днями брожу.

Есть минуты, что каждое слово
Мне отрава твое и что рад
Я отдать все, что есть дорогого,
За пожатье руки и за взгляд.

Есть минуты мучений и злобы,
Ночи стонов безумных таких,
Что, бог знает, не сделал чего бы,
Лишь упасть бы у ног у твоих.

Есть минуты, что я не умею
Скрыть безумия страсти своей...
О, молю тебя - будь холоднее,
И меня и себя пожалей!

                                                      (1857)

***

О, говори хоть ты со мной,

      Подруга семиструнная!

     Душа полна такой тоской,

      А ночь такая лунная!

    

     Вон там звезда одна горит

      Так ярко и мучительно,

     Лучами сердце шевелит,

      Дразня его язвительно.

    

     Чего от сердца нужно ей?

      Ведь знает без того она,

     Что к ней тоскою долгих дней

      Вся жизнь моя прикована...

    

     И сердце ведает мое,

      Отравою облитое,

     Что я впивал в себя ее

      Дыханье ядовитое...

    

     Я от зари и до зари

      Тоскую,  мучаюсь,  сетую...

     Допой же мне - договори

      Ты песню недопетую.

    

     Договори сестры твоей

      Все недомолвки странные...

     Смотри: звезда горит ярчей...

      О,  пой,  моя желанная!

    

     И до зари готов с тобой

      Вести беседу эту я...

     Договори же мне,  допой

      Ты песню недопетую.

                                                              (1857)

***

Прощай, прощай! О, если б знала ты,

 Как тяжело, как страшно это слово...

 От муки разорваться грудь готова,

 А в голове бунтуют снова

 Одна другой безумнее мечты.

 Я гнал их прочь, обуздывая властью

 Моей любви глубокой и святой;

 В борьбу и в долг я верил, веря счастью,

 Из тьмы греха исторгнут чистой страстью,

 Я был царем над ней и над собой.

 Я, мучался, ревнуя и пылая,

 С тобою был спокоен, чист и тих,

 Я был с тобою свят, моя святая!

 Я не роптал - главу во прах склоняя,

 Я горько плакал о грехах своих.

 Прощай, прощай!.. вновь осужден узнать я

 На тяжкой жизни тяжкую печать

 Не смытого раскаяньем проклятья...

 Но, испытавший сердцем благодать, я

 Теперь иду безропотно страдать.

                                                                         (1857)

Поэта хоронили 28 сентября на петербургском Митрофаньевском кладбище (сейчас оно уже не существует). На более престижное не было денег. На проводах было несколько знакомых литераторов и артистов. Был среди них и Достоевский. И большая группа странных незнакомцев в обносках - соседи Григорьева по долговой тюрьме. 23 августа 1934 года, когда создавали мемориальное кладбище, прах Аполлона Григорьева перенесли на Литераторские мостки Волковского кладбища Санкт-Петербурга.