пятница, 3 мая 2013 г.

Юрий Левитанский




     Левитанский Юрий Давидович (1922 - 1996) – русский советский поэт, переводчик.
     Родился в г. Козелец Черниговской области, в еврейской семье. Учился в г. Сталино (нынешний Донецк) В 1938 г. поступил в Институт философии, литературы и истории (ИФЛИ) в Москве. В 1941 г. молодой поэт ушел на фронт, зимой того же года участвовал в наступлении советских войск под Москвой. Дальше — Синявинские болота на Северо-Западном фронте, Украина, Бухарест, Братислава… Свой боевой путь молодой лейтенант закончил в Праге. Затем воевал на другом фронте – против японцев. Во время воинской службы был награждён орденами Красной Звезды и Отечественной войны, медалями «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За взятие Будапешта», «За победу над Германией», «За победу над Японией», двумя медалями Монголии. Вплоть до 1947 г. он служил в Иркутске, в составе Восточно-Сибирского военного округа. Затем работал заведующим литературной частью иркутского Театра музыкальной комедии, с 1948 г. начали выходить в свет сборники его стихотворений. В 1955—1957 гг. Левитанский учится на Высших литературных курсах при Литературном институте им. М. Горького; в 1957 г. стал членом Союза писателей СССР.
     В конце пятидесятых – начале шестидесятых годов выходят две книги Левитанского «Стороны света» (1959) и «Земное небо» (1963).  Подлинное литературное признание принесла Юрию Левитанскому поэтическая книга «Кинематограф» (1970), которая и определила его судьбу как выдающегося российского поэта последней трети XX века. Преобладающая форма его сочинений —  «книга стихов», самодостаточное цельное произведение с четко обозначенным построением, единое по мысли, а порой — и по фабуле. Отдельное стихотворение по отношению к целому, утрачивает самостоятельность, делаясь композиционной единицей. Поэтому сборники Левитанского интересны не только изяществом конкретных стихотворений, но и как определенные «структурированные произведения», только состоящие не из прозаических глав, а поэтических.
     В 1990-е гг. поэт вел поэтический семинар в Литературном институте имени А. М. Горького, давал многочисленные интервью, стихи его регулярно печатались в периодике. В 1995 г. на церемонии вручения Государственной премии в Георгиевском зале Кремля Левитанский произнес в лицо президенту России горькие слова о необходимости прекратить кровавую бойню в Чечне. Затем он впервые в жизни посетил Израиль. На «круглом столе» московской интеллигенции, проходившем в московской мэрии в январе 1996 г., он вновь начал эмоциональную речь о чеченской проблеме. В этот день больное сердце поэта уже не выдержало напряжения...

     Левитанский был автором целого ряда сборников стихотворений, некоторые были отмеченны государственными наградами. «Левитанский — поэт интеллектуального склада, свои мысли и наблюдения он передаёт в стихах», - писал один из исследователей поэзии В.Казак. Часть его стихов была положена на музыку - они исполнялись бардами и звучали в кинофильмах. 
     Ниже представлена лишь небольшая подборка наиболее любимых мной стихов. Для всех интересующихся творчеством Юрия Давидовича рекомендую удобный и обширный сайт, посвященный его творчеству - http://levitansky.ru


МОЕ ВОСКРЕСЕНИЕ

А как я умирал на железной койке,
молодой, со вспоротым животом!
Оказалось, что это сначала — горько,
но совсем спокойно было потом.

Я лежал в проходе, под мягким светом,
и соседи, сгрудившиеся у моих ног,
«Не жилец!» — твердили.
                      Но я об этом
ничего, разумеется, знать не мог.

Я лежал в бреду
               и, сдаваясь бреду,
рассуждал на исходе второго дня:
в той стране печальной, куда я еду,
есть друзья хорошие у меня.

И по мере того, как сознанье гасло
где-то в темных глубинах, на самом дне,
на душе у меня
            становилось ясно
и спокойствие разливалось по мне.

Мне казалось —
              в светлом высоком зале
моего пришествия ждут друзья...
Умирал я.
В тот вечер врачи сказали,
что уже помочь тут ничем нельзя.

Но я молод был.
              Я был юн.
                      Я выжил.
Был сужден мне, видно, иной удел.
Опираясь на палку, я в город вышел.
Я другими глазами на мир глядел.

Я забвенью предал его пороки.
Я парил над богом и над людьми.
Все философы мира
                и все пророки
мне казались маленькими детьми.
                                                                   (1963)

***
Вдали полыхнула зарница.
Качнулась за окнами мгла.
Менялась погода —
смениться
погода никак не могла.

И все-таки что-то менялось.
Чем дальше, тем резче и злей
менялась погода,
менялось
строенье ночных тополей.

И листьев бездомные тени,
в квартиру проникнув извне,
в каком-то безумном смятенье
качались на белой стене.

На этом случайном квадрате,
мятежной влекомы трубой,
сходились несметные рати
на братоубийственный бой.

На этой квадратной арене,
где ветер безумья сквозил,
извечное длилось боренье
издревле враждующих сил.

Там бились, казнили, свергали,
и в яростном вихре погонь
короткие сабли сверкали
и вспыхивал белый огонь.

Там, памятью лета томима,
томима всей памятью лет,
последняя шла пантомима,
последний в сезоне балет.

И в самом финале балета,
его безымянный солист,
участник прошедшего лета,
последний солировал лист.

Последний бездомный скиталец
шел по полю, ветром гоним,
и с саблями бешеный танец
бежал задыхаясь за ним.

Скрипели деревья неслышно.
Качалась за окнами мгла.
И музыки не было слышно,
но музыка все же была.

И некто
с рукою, воздетой
к невидимым нам небесам,
был автором музыки этой,
и он дирижировал сам.

И тень его палочки жесткой,
с мелодией той в унисон,
по воле руки дирижерской
собой завершала сезон...

А дальше
из сумерек дома,
из комнатной тьмы выплывал
рисунок лица молодого,
лица молодого овал.

А дальше,
виднеясь нечетко
сквозь комнаты морок и дым,
темнела короткая челка
над спящим лицом молодым.

Темнела, как венчик терновый,
плыла, словно лист по волнам.
Но это был замысел новый,
покуда неведомый нам.
                                                           (1976)


БЕЛАЯ БАЛЛАДА

Снегом времени нас заносит - все больше белеем.
Многих и вовсе в этом снегу погребли.
Один за другим приближаемся к своим юбилеям,
белые, словно парусные корабли.

И не трубы, не марши, не речи, не почести пышные.
И не флаги расцвечиванья, не фейерверки вслед.
Пятидесяти орудий залпы неслышные.
Пятидесяти невидимых молний свет.

И три, навсегда растянувшиеся, минуты молчанья.
И вечным прощеньем пахнущая трава.
...Море Терпенья. Берег Забвенья. Бухта Отчаянья.
Последней Надежды туманные острова.

И снова подводные рифы и скалы опасные.
И снова к глазам подступает белая мгла.
Ну, что ж, наше дело такое - плывите, парусные!
Может, еще и вправду земля кругла.

И снова нас треплет качка осатанелая.
И оста и веста попеременна прыть.
...В белом снегу, как в белом тумане, флотилия белая.
Неведомо, сколько кому остается плыть.

Белые хлопья вьются над нами, чайки летают.
След за кормою, тоненькая полоса.
В белом снегу, как в белом тумане, медленно тают
попутного ветра не ждущие паруса.
                                                                    (1986)


СОН ОБ УХОДЯЩЕМ ПОЕЗДЕ



Один и тот же сон
          мне повторяться стал.
Мне снится, будто я
              от поезда отстал.
Один, в пути, зимой,
               на станцию ушел,
а скорый поезд мой
           пошел, пошел, пошел.
И я хочу бежать
            за ним — и не могу,

и чувствую сквозь сон,
             что все-таки бегу,
и в замкнутом кругу
            сплетающихся трасс
вращение земли
               перемещает нас —
вращение земли,
                вращение полей,
вращение вдали
               берез и тополей,
столбов и проводов,
            разъездов и мостов,
попутных поездов
           и встречных поездов.
Но в том еще беда,
           и, видно, неспроста,
что не годятся мне
                 другие поезда.
Мне нужен только тот,
            что мною был обжит.
Там мой настольный свет
            от скорости дрожит.
Там любят лечь — так лечь,
         а рубят — так с плеча.
Там речь гудит, как печь,
               красна и горяча.
Мне нужен только он,
               азарт его и пыл.
Я знаю тот вагон.
              Я номер не забыл.
Он снегом занесен,
            он в угле и в дыму.
И я приговорен
             пожизненно к нему.
Мне нужен этот снег.
           Мне сладок этот дым,
встающий высоко
            над всем пережитым.
И я хочу за ним
            бежать — и не могу.
И все-таки сквозь сон
               мучительно бегу,
и в замкнутом кругу
            сплетающихся трасс
вращение земли
                перемещает нас.



Могила поэта - в Москве, на Ваганьковском кладбище (рядом со здание колумбария).


Комментариев нет:

Отправить комментарий