пятница, 30 августа 2013 г.

Николай Майоров



   Майоров Николай Петрович (1919 — 1942) — русский советский поэт-фронтовик.
    Родился в крестьянской семье, рос и учился в Иваново. После окончания школы переехал в Москву, поступил на исторический факультет МГУ, а с 1939 г. стал помимо этого посещать поэтический семинар в Литературном институте имени А.М.Горького. Еще с детства Николай активно писал стихи, выступал с ними на школьных вечерах, периодически печатал их в газетах. Опубликованных стихотворений Майорова было немного — несмотря на большой поэтический талант, он относился к своему творчеству самокритически. Основным мотивом его творчества были чувства и мысли молодого человека предвоенной эпохи, со свойственным для поэзии того периода гражданским пафосом, но при этом с большой верой в собственные силы и силы окружающих его друзей. В 1939 г. им была создана поэма «Ваятель», в 1940 г. - поэма «Семья» (от них сохранились только отрывки). Накануне отправки на фронт Майоров оставил чемодан с рукописями и книгами у кого-то из знакомых, однако его следы были утеряны...
   Сначала Николай с другими студентами рыл противотанковые рвы под Ельней, затем его все-таки отправляют на арену боевых действий...В феврале 1942 г. политрук пулеметной роты Николай Майоров был убит в бою под Смоленском. Сохранившиеся стихотворные произведения были опубликованы посмертно в сборнике «Мы: книга стихов» в 1962 г.
 
Памятник-бюст Н.Майорову в г. Иваново


ТВОРЧЕСТВО
 
Есть жажда творчества,
уменье созидать,
на камень камень класть,
вести леса строений.
Не спать ночей, по суткам голодать,
вставать до звезд и падать на колени.
Остаться нищим и глухим навек,
идти с собой, с своей эпохой вровень,
и воду пить из тех целебных рек,
к которым прикоснулся сам Бетховен.
Брать в руки гипс, склоняться на подрамник,
весь мир вместить в дыхание одно,
одним мазком весь этот лес и камни
живыми положить на полотно.
Не дописав,
оставить кисти сыну,
так передать цвета своей земли,
чтоб век спустя все так же мяли глину
и лучшего придумать не смогли.
А жизнь научит правде и терпенью,
принудит жить, и, прежде чем стареть,
она заставит выжать все уменье,
какое ты обязан был иметь.

***
Нам не дано спокойно сгнить в могиле —
Лежать навытяжку и приоткрыв гробы, —
Мы слышим гром предутренней пальбы,
Призыв охрипшей подковой трубы
С больших дорог, которыми ходили.

Мы все уставы знаем наизусть.
Что гибель нам? Мы даже смерти выше.
В могилах мы построились в отряд
И ждем приказа нового. И пусть
Не думают, что мертвые не слышат,
Когда о них потомки говорят.


МЫ
 
                Это время
                                трудновато для пера.
                                           В. Маяковский

Есть в голосе моем звучание металла.
Я в жизнь вошел тяжелым и прямым.
Не все умрет, не все войдет в каталог.
Но только пусть под именем моим
потомок различит в архивном хламе
кусок горячей, верной нам земли,
где мы прошли с обугленными ртами
и мужество, как знамя, пронесли.

Мы жгли костры и вспять пускали реки
Нам не хватало неба и воды.
Упрямой жизни в каждом человеке
железом обозначены следы -
так в нас запали прошлого приметы.
А как любили мы — спросите жен!
Пройдут века, и вам солгут портреты,
где нашей жизни ход изображен.

Мы были высоки, русоволосы,
вы в книгах прочитаете, как миф,
о людях, что ушли, не долюбив,
не докурив последней папиросы.
Когда б не бой, не вечные исканья
крутых путей к последней высоте,
мы б сохранились в бронзовых ваяньях,
в столбцах газет, в набросках на холсте.

Но время шло. Меняли реки русла.
И жили мы, не тратя лишних слов,
чтоб к вам прийти лишь в пересказах устных
да в серой прозе наших дневников.
Мы брали пламя голыми руками.
Грудь раскрывали ветру. Из ковша
тянули воду полными глотками.
И в женщину влюблялись не спеша.

И шли вперед, и падали, и, еле
в обмотках грубых ноги волоча,
мы видели, как женщины глядели
на нашего шального трубача,
а тот трубил, мир ни во что не ставя
(ремень сползал с покатого плеча),
он тоже дома женщину оставил,
не оглянувшись даже сгоряча.
Был камень тверд, уступы каменисты,
почти со всех сторон окружены,
глядели вверх - и небо было чисто,
как светлый лоб оставленной жены.

Так я пишу. Пусть не точны слова,
и слог тяжел, и выраженья грубы!
О нас прошла всесветная молва.
Нам жажда выпрямила губы.
Мир, как окно, для воздуха распахнут,
он нами пройден, пройден до конца,
и хорошо, что руки наши пахнут
угрюмой песней верного свинца.

И как бы ни давили память годы,
нас не забудут потому вовек,
что, всей планете делая погоду,
мы в плоть одели слово "человек"!
 
 Попков В. "Строители Братска".
 

 

SMARTRUS - статья 3





SMARTRUS
Креативный независимый аналитический проект


Политический футуризм: 
движение вперед или выставка тщеславия?
 

    В это мире все имеет начало и имеет конец...одна эпоха сменят другую, одни вкусы сменяют другие, зачастую прямо противоположные. То, что десятилетиями и веками рассматривается как незыблемая догма, рушится подобно карточному домику под натиском нескольких реформаторов, бросивших вызов традиционным устоям и сумевшим повести за собой толпу...
     Путь к новому, загадочному, зачастую скандальному — это подсознательно привлекает человека. Это его суть — открывать для себя что-то новое, искать, приходить порой в животный восторг от найденного...Кого интересует рутинная наука, банальные истории, общеизвестные факты? Единиц. Остальные же ждут и хотят «драйва» - того самого ощущения, которое вышвыривает из организма усталость и апатию, заставляя организм выделять огромное количество душевной энергии...
   Хотеть однако — еще не значит сделать... Большинство людей хотят сделать что-то необычное, креативное, задействовать свой мозг, фантазию, впечатления, выразить в каком угодно вещественном образе свой взгляд на происходящее на планете, включая собственную страну. Однако из-за каких-либо объективных или надуманных обстоятельств они ничего неординарного не создают. Тем не менее, появляется рано или поздно когорта людей, которые имеют свой взгляд на вещи, казавшиеся традиционными. Они стремятся разрушить столп старой эры и заложить на этих руинах основы нового здания, новой эпохи...
    1910-е гг. ХХ века...Российская империя...Великая (уже сформировавшаяся и признанная в мире) русская культура и русское искусство. Традиционные каноны и сюжеты за редким исключением... И вот появляется небольшая группа людей, они несут с собой разрушение старых стереотипов и продвигают совершенно новые, невиданные доселе культурные «ценности». Творческие нигилисты, мастера эпатажа и скандальных выходок, они, вместе с тем, стали совершенно уникальным явлением в России. Давид Бурлюк, Владимир Маяковский, Вадим Шершеневич, Владимир Татлин, Казимир Малевич, Бенедикт Лившиц, Велимир Хлебников, Наталья Гончарова...Футуристы, авангардисты, основоположники новых направлений в поэзии и живописи, имена которых неразрывно связаны с русским искусством ХХ века...Гении или честолюбивые бездарности, вестники будущего или бледное пятно на полотне нашей истории? Каждый ответит на этот вопрос, исходя из собственного мировоззрения, эстетических вкусов и умственных способностей. Одно в любом случае очевидно — это была уже новая эпоха и именно они были одними из ее творцов и значение их вклада несомненно.
 
Русские поэты-футуристы (Б.Лившиц, В.Маяковский, Д.Бурлюк, А.Крученых)
 
    Рискнем сделать смелый шаг и наложить, как пример, историю русского искусства...на современную политическую ситуацию. А почему бы и нет? Политику определяют те же люди, с теми же мыслями, ощущениями, амбициями... Скажем, международный терроризм сегодня — это политический аналог «Черного квадрата». Творение Малевича - это образное выражение конца искусства, это эпилог его развития, «высшая точка», пик творческого разума... Что такое теракты? Эпилог политических отношений, результат взаимоотношений стран и народов. Когда решение проблемы возможно лишь путем ее физического устранения — политические механизмы бессмысленны, поскольку усилия террористов направлены на уничтожение оппонента, а это и есть «чернота», за которой следует только бесконечное небытие... Политические отношения - лишь миф, иллюзия, когда есть бомба, они служат лишь для отвлечения внимания и затягивания времени... Русский авангардный примитивизм (идущий во многом от дикого красочного «фовизма» Анри Матисса) и словесная «заумь» литературно-художественной элиты того времени имеет аналогии и сейчас. А что такое движение FEMEN, гей-парады, протестные движения? Не тот ли самый творческий нигилизм в политической сфере? Стремление сказать собственное слово, бросить вызов сложившимся нормам, дать простор своему разуму и, конечно же, своему честолюбию... Лидер любого движения, любой концепции или идеи не может не обладать определенным тщеславием, стимулирующим его к творческому мыслительному полету... Да и пусть обладает, как-будто кто-либо из нас не стремился бы на его месте к реализации собственных взлелеянных в чреве сердца и души замыслов?...
     Это открытая тема, на этот счет еще будут размышления... Что может быть более захватывающим, чем попытаться объять весь этот суетный муравьиный миров силой собственной мысли, попытаться осознать те тенденции, которые имеют место сейчас, и спрогнозировать то, что нас ждет в будущем на этой круглой арене театра, именуемого в ученой среде галактикой «Млечный путь»?...
    Мир открыт для нас как никогда, и необходимо получить от этого сполна за тот весьма короткий срок, который отводит нам наша судьба.

P.G-ff.

среда, 28 августа 2013 г.

Бенедикт Лившиц



   Лившиц Бенедикт Константинович (1886 — 1938) — русский поэт «Серебряного века», переводчик, автор мемуаров.
          Он был одним из самых незаурядных людей своего времени. Прекрасный знаток классической литературы, лучший переводчик французских поэтов (в частности, А.Рембо), исследователь русского футуризма и авангардистской живописи и, конечно же, неординарный поэт — таким он запомнился современникам.
   Лившиц был родом из Одессы, изучал юриспруденцию в Одесском и Киевском университетах. Однако основной его страстью была литература — античная и французская. В 1909 г. он начал публиковаться, в 1911 г. в Киеве вышел его первый сборник «Флейта Марсия», замеченный и оцененный «мэтром символизма» В.Брюсовым. В том же году он знакомится с братьями Бурлюками и создает группу «Гилея», став в рамках группы одним из главных теоретиков русского футуризма (позднее участники группы, в которую вошли также Хлебников, Маяковский и другие, стали именовать себя «кубофутуристами»). Лившиц печатался в футуристических сборниках «Садок судей», «Пощечина общественному вкусу». Вместе с тем, многие считали его слишком большим эстетом для творчества в духе футуризма — он любил мелодичность и «правильность» стиха, не принимая словесного «экспериментирования» некоторых коллег по перу.
  
   Лившиц был завсегдатаем петербургского арт-кафе «Бродячая собака». В 1914 г. после начала первой мировой войны ушел добровольцем на фронт, был ранен, награжден георгиевским крестом за храбрость. В том же году принял православие и в честь крестного отца — профессора К.И.Арабажина — взял отчество «Константинович» (до этого по отцу он был Наумовичем). Затем жил в Киеве, работал над сборниками стихов, в 1922 г. переселился в Петроград, занялся переводами (в частности, грузинских авторов и столь любимых им французских поэтов; антология «От романтиков до сюрреалистов» принесла Лившицу в СССР большую известность).В 1933 г. он опубликовал еще один знаковый труд - книгу воспоминаний «Полутораглазый стрелец», посвященную футуристическому движению 1910-х гг. в 1937 г. поэт был арестован, в результате избиений практически потерял рассудок, в следующем году был расстрелян. Собрание его поэтических и прозаических произведений было подготовлено только в 1989 г.
   Лившица сложно отнести к определенному направлению — он частично связан и с символизмом, и с футуризмом, и с акмеизмом. Однако его поэзия — самобытное явление, стремление к творческому познанию, философия его жизни, которую нельзя описать категориями школ. Напряженность, высокий стиль, поиск истины бытия — отличительные черты творчества Бенедикта Лившица.

   Его воспоминания о молодых годах и друзьях-футуристах можно прочесть в книге Лившица «Полутораглазый стрелец» на странице http://livshic.ouc.ru/polytoraglazii-strelec.html

О.Мандельштам, К.Чуковский, Б.Лившиц (уходивший в этот день на фронт) и художник Ю.Анненков. Фото 1914 года. 

ФОНТАНКА

Асфальтовая дрожь и пена
Под мостом — двести лет назад
Ты, по-змеиному надменна,
Вползла в новорожденный град.

И днесь не могут коноводы
Сдержать ужаленных коней:
Твои мучительные воды
Звериных мускулов сильней.

Что — венетийское потомство
И трубачей фронтонных ложь,
Когда, как хрия вероломства,
Ты от дворцов переползешь
 
Под плоскогорьем Клодта Невский
И сквозь рябые черныши
Дотянешься, как Достоевский,
До дна простуженной души?..
                                                        (1914)
 

НЕВА

Вольнолюбивая, доныне
Ты исповедуешь одну
И ту же истину, рабыней
В двухвековом не став плену.

Пусть нерушимые граниты
Твои сковали берега,
Но кони яростные взвиты
Туда, где полночь и пурга.

Пусть не забывший о героях
И всех коней наперечет
Запомнивший ответит, что их
В стремнину темную влечет?

Иль эти мчащиеся, всуе
Несбыточным соблазнены,
Умрут, как Петр, от поцелуя
Твоей предательской волны?
                                                        (1916)
 
Беггров А.К. "Лунная ночь на Неве".
  
ПРОРОЧЕСТВО

Когда тебя петлей смертельной
Рубеж последний захлестнет,
И речью нечленораздельной
Своих первоначальных вод

Ты воззовешь, в бреду жестоком
Лишь мудрость детства восприяв,
Что невозможно быть востоком,
Навеки запад потеряв, —

Тебе ответят рев звериный,
Шуршанье трав и камней рык,
И обретут уста единый
России подлинный язык,

Что дивным встретится испугом,
Как весть о новобытии,
И там, где над проклятым Бугом
Свистят осинники твои.
                                                        (1918)
 
Бурлюк Д.Д. "Портрет Б.Лившица".

***
 Глубокой ночи мудрою усладой,
 Как нектаром, не каждый утолен:
 Но только тот, кому уже не надо
 Ни ярости, ни собственных имен.
 
 О, тяжкий искус! Эта ширь степная,
 Все пять морей и тридцать две реки
 Идут ко мне, величьем заклиная,
 И требуют у лиры: нареки!
 
 Но разве можно тетивы тугие
 На чуждый слуху перестроить лад,
 И разве ночью также есть Россия,
 А не пространств необозримых плат?
 
 Как возложу я имя но поляны,
 Где мутным светом все напоено,
 И, совершая подвиг безымянный,
 Лежит в земле певучее зерно?
 
 Уже мне внятны: дивное зачатье
 И первый поиск звука в глубине,
 Двух полюсов земных рукопожатье,
 В младенчестве приснившееся мне,—
 
 И в забытьи, почти не разумея,
 К какому устремляюсь рубежу.
 Из царства мрака, по следам Орфея,
 Я русскую Камену вывожу.
                                                        (1919)
 
***
 Когда на мураве, с собою рядом
 Ты музу задремавшую найдешь,
 Ни словом, ни нетерпеливым взглядом
 Ее видений сонных не тревожь-
 
 Не прерывай божественной дремоты:
 Застыло солнце, и родник не бьет,
 И только мерно заполняет соты
 Благоуханный и прозрачный мед.
 
 О, никаких не должно соответствий
 Тебе искать в созвучиях—пока:
 Всё за тебя и вовремя, как в детстве.
 Заботливая сделает рука.
 
 Недолго ждать: незримые зефиры
 Еще резвятся с музой в полусне,
 Но золотое средоточье лиры
 Уже обозначается вполне —
 
 Там, высоко, в сужающемся круге,
 Где бытие твое заключено,
 И под рукой очнувшейся подруги
 Сейчас прольется лирное вино.
                                                            (1919)
 
Чубаков О. "Девушка и музыкант" (фото со страницы http://vdohnovenie2.ru/atmosfera-volshebstva-i-mechty-xudozhnik-oleg-chubakov/)
 

вторник, 27 августа 2013 г.

Владимир Нарбут



    Нарбут Владимир Иванович (1888 — 1938) — русский поэт, представитель акмеизма, критик, прозаик.
   Родился на хуторе Нарбутовка Глуховского уезда Черниговской губернии в семье помещика. Происходил из старинного литовского дворянского рода, переселившегося на Украину в XVII в. После окончания с золотой медалью Глуховской гимназии в 1906 г. переехал с братом в Петербург для поступления в Университет. Курса он так и не закончил, однако выступал как поэт и критик в студенческом журнале «Gaudeamus», где также руководил отделом поэзии. Печатался с 1908 г., в 1910 г. вышел его первый сборник стихов. В 1911 г. Нарбут сблизился с кругом будущего «Цеха поэтов», вошел в его состав, став тем самым у истоков нового поэтического течения — акмеизма. 
    
     В 1912 г. вышла в свет новая поэтическая книга Нарбута (с иллюстрациями И.Билибина и Г.Нарбута — брата поэта). Ее издание обернулось скандалом, суд признал содержание книги «порнографическим», тираж подлежал уничтожению. Нарбуту, чтобы избежать ареста, пришлось уехать вместе с экспедицией Гумилева (который был, в свою очередь, довольно высокого мнения о книге) в Абиссинию и Сомали. Позднее африканские впечатления отразятся в ряде его стихов и рассказов. После возвращения он еще некоторое время живет в Петербурге, в 1913 г., издав третий поэтический сборник, он уезжает на родину. В годы гражданской войну на его долю выпали серьезные испытания. В 1918 г. его ранили бандиты, и поэту пришлось ампутировать кисть левой руки. В том же году он организовал большевистскую печать в Воронеже, позднее — в Киеве. Был арестован белогвардейской контрразведкой, затем освобожден красноармейцами. В 1920 г. возглавил Одесское отделение РОСТА, организовал в Одессе журналы «Лава» и «Облава». Дружил с местной творческой элитой, покровительствовал многим зарождающимся писателям и поэтам — Багрицкому, Катаеву, Ильфу, Олеше (жены Нарбута, Багрицкого и Олеши были родными сестрами по фамилии Суок). В Одессе был издан сборник «Плоть» (1920), состоявший из стихотворений, написанных Нарбутом в 1912-1914 гг. С 1921 г. руководил в Харькове Радиотелеграфным агентством Украины, здесь же выходят и его последние поэтические сборники. 
   С 1922 г. он отошел от поэтической деятельности и стал заниматься по преимуществу госслужбой. Работал в Москве, в Наркомпроссе, был основателем и председателем правления издательства «Земля и фабрика», редактором нескольких журналов. В 1928 г. был исключен из партии и лишен постов, в 1936 г. - арестован по обвинению в пропаганде «украинского национализма» и в 1937 г. отправлен в Магадан. Уже в колымском лагере против него было сфабриковано новое дело — о «контреволюционном саботаже», в апреле 1938 г. после вынесения приговора Нарбут был расстрелян (по другим, неподтвержденным данным — утоплен на барже). Его имя было «возвращено» читателям лишь в 1990-е гг. 

  

В ГОРАХ

Прозрачный воздух чист и нежен
И хрупко-тонок, как стекло.
Предел снегами зарубежен.
Долину сжало гор крыло.

Легко повисла скал площадка
Над серебристой крутизной.
Не в небе ль черная заплатка? —
Орел парит косой луной.

А там внизу, по тихим склонам
Пасутся овцы у горы,
Как будто на сукне зеленом
Бильярда сгущены шары.

И звонче в свежести хрустальной
Грустит и искрится тоска —
И безутешный и печальный
Напев седого пастушка.
                                                     (1909)

***
Туман окутал влажным пледом
Поля и темный косогор, —
И в облаках забытым следом
Идет ночной луны дозор.

А теплый ветер гонит тучи
И, без дождя их пронося,
Ломает ими свет текучий,
Снопами бледными кося.

И лишь на дальнем промежутке
Луна подымет свой фонарь
И проплывет. И снова жуткий
Блеск хрупкий льется, как и встарь.

Хлеба склонились в полудреме,
Чернеют густо и молчат.
И свет луны сильней в изломе.
А ветры туч овчины мчат.
                                                       (1909)
 
Левитан И.И. "Туман".

***
О бархатная радуга бровей!
Озерные русалочьи глаза!
В черемухе пьянеет соловей,
И светит полумесяц меж ветвей,
Но никому весну не рассказать.

Забуду ли прилежный завиток
Еще не зацелованных волос,
В разрезе платья вянущий цветок
И от руки душистый теплый ток,
И все, что так мучительно сбылось?..

Какая горечь, жалоба в словах
О жизни, безвозвратно прожитой!
О прошлое! Я твой целую прах!
Баюкай, вечер, и меня в ветвях
И соловьиною лелей мечтой.

Забуду ли в передразлучный день
Тебя и вас, озерные глаза?
Я буду всюду с нами, словно тень,
Хоть не достоин, знаю, и ремень
У ваших ног, припавши, развязать.
                                                               (1917, Киев)
 
РОССИЯ

Щедроты сердца не разменяны,
и хлеб — все те же пять хлебов,
Россия Разина и Ленина,
Россия огненных столбов!
Бредя тропами незнакомыми
и ранами кровоточа,
лелеешь волю исполкомами
и колесуешь палача.
Здесь, в меркнущей фабричной копоти,
сквозь гул машин вопит одно:
— И улюлюкайте, и хлопайте
за то, что мне свершить дано!
А там — зеленая и синяя,
туманно-алая дуга
восходит над твоею скинией,
где что ни капля, то серьга.
Бесслезная и безответная!
Колдунья рек, трущоб, полей!
Как медленно, но всепобедная
точится мощь от мозолей.
И день грядет — и молний трепетных
распластанные веера
на труп укажут за совдепами,
на околевшее Вчера.
И Завтра... веки чуть приподняты,
но мглою даль заметена.
Ах, с розой девушка — Сегодня! — Ты
обетованная страна.
                                                             (1918, Воронеж)
 
 

понедельник, 26 августа 2013 г.

Александр Жаров


    Жаров Александр Алексеевич (1904 — 1984) — русский советский поэт, автор популярных военных песен.
   Родился в деревне Семеновская (Московской губернии, ныне — Можайского района), расположенной в центре Бородинского поля, на котором в 1812 г. произошла знаменитая битва русских и французов. Учился в селе Бородино, затем — в Можайске. В 1918 г. был организатором комсомольской ячейки, в 1919 г. - 1-м секретарем уездного комитета комсомола в Можайске, участвовал в создании бригад по ликвидации неграмотности в сельской местности. В 1921 г. поступил в МГУ, печатался в комсомольской прессе, был одним из лидеров литературной группы «Молодая гвардия». В 18 лет написал стихотворение - «Взвейтесь кострами, синие ночи...», ставшее гимном нескольких поколений советских пионеров. В течение 1921-1927 гг. издается 18 поэтических книг Жарова, в 1926 г. выходит в свет другое его известное произведение — поэма «Гармонь». Жаров был типичным поэтическим олицетворением своей эпохи — он воспевал романтику комсомольской жизни, победу «нового» уклада над «старым», использовал в своем творчестве фольклорные интонации, что придавало его стихам особую напевность. В 1930-е гг. он много ездил по стране, посещал Днепрострой, Донбасс, Уралмаш-завод, создавал поэмы об ударниках труда. 
   В годы Великой Отечественной войны работал журналистом на Черноморском флоте, в этот период им были созданы поэмы о подвигах матроса, подводника и летчика - «Богатырь», «Керим» и «Борис Сафонов», а также его самая известная песня - «Заветный камень» (положенная на музыку Б.Мокроусовым).
    После войны Жаров также создал ряд песен — как военно-патриотических, так и посвященных «мирной жизни» советских людей («Марш молодых защитников мира», «Мы за мир» и др.)


ГРУСТНЫЕ ИВЫ

Грустные ивы склонились к пруду,
Месяц плывёт над водой.
Там, у границы, стоял на посту
Ночью боец молодой.

В грозную ночь он не спал, не дремал,
Землю родную стерёг.
В чаще лесной он шаги услыхал
И с автоматом залёг.

Чёрные тени в тумане росли,
Туча на небе темна...
Первый снаряд разорвался вдали -
Так начиналась война.

Трудно держаться бойцу одному,
Трудно атаку отбить.
Вот и пришлось на рассвете ему
Голову честно сложить.

Грустные ивы стоят у пруда,
Месяц глядит с вышины...
Сонному берегу шепчет вода
Имя героя страны.

Вместе с победой спокойные дни
В эти вернулись края.
Ночью на тихой заставе огни
Вновь зажигают друзья.
                                                              (1957)
 

ВСЕМ СЕРДЦЕМ

Тропинки лесные, пахучие травы,
За темным оврагом простор полевой,
Вечерней порою в дозор от заставы
Идет пограничник - Страны часовой.

Отчизна дала свой наказ часовому:
Смотри, чтобы прочной была тишина.
Он, полночь встречая, народу родному
Всем сердцем желает спокойного сна.

Идет пограничник, он выполнит свято,
Великой и светлой отчизны наказ,
Тревожная дума - забота солдата,
Ему на минуту забыться не даст.

Когда над землею рассвет запылает,
И станет все небо платком расписным,
Он доброго утра всем сердцем желает
Полям и заводам, друзьям и родным.

Тропинки лесные, пахучие травы,
Звекнят соловье над бегущим ручьем,
Идет пограничник в дозор от заставы
В любую погоду, и ночью и днем.

Покоя и счастья, успехов отличных,
Тому, кто свой подвиг вершит трудовой,
Всем сердцем желает солдат пограничник-
Великой Советской Страны часовой.
                                                            (1962)


ЗАВЕТНЫЙ КАМЕНЬ

Холодные волны вздымает лавиной
Широкое Чёрное море.
Последний матрос Севастополь покинул,
Уходит он, с волнами споря.

И грозный, солёный, бушующий вал
О шлюпку волну за волной разбивал.
В туманной дали
Не видно земли,
Ушли далеко корабли.

Друзья-моряки подобрали героя.
Кипела волна штормовая.
Он камень сжимал посиневшей рукою
И тихо сказал, умирая:

«Когда покидал я родимый утёс,
С собою кусочек гранита унёс...
Затем, чтоб вдали
От крымской земли
О ней мы забыть не могли.

Кто камень возьмёт, тот пускай поклянётся,
Что с честью носить его будет.
Он первым в любимую бухту вернётся
И клятвы своей не забудет!

Тот камень заветный и ночью, и днём
Матросское сердце сжигает огнём.
Пусть свято хранит
Мой камень-гранит,
Он русскою кровью омыт».

Сквозь бури и штормы прошёл этот камень,
И стал он на место достойно.
Знакомая чайка взмахнула крылами,
И сердце забилось спокойно.

Взошёл на утёс черноморский матрос,
Кто Родине новую славу принёс,
И в мирной дали
Идут корабли
Под солнцем родимой земли.
                                                           (1943)
 
 Дейнека А.А. "Оборона Севастополя".


Александр Галич



   Галич Александр Аркадьевич (1918 — 1977) — русский советский поэт-бард, драматург, сценарист, актер, автор многих популярных песен и киносценариев.
    Настоящая фамилия — Гинзбург. Родился в Екатеринославе (ныне - Днепропетровск), в семье экономиста. В детстве жил с семьей в Севастополе, с1923 г. - в Москве, после школы обучался в Литературном институте имени А.М.Горького (курса не закончил), затем — в театре-студии А.Н.Арбузова и В.Н.Плучека. На фронт в 1941 г. Галича не взяли из-за порока сердца, военные годы он провел в Ташкенте и Москве в составе театральной труппы. С 1946 г. работал над пьесами для театра и киносценариями («Верные друзья», «На семи ветрах», «Дайте жалобную книгу» и др.) В 1950- ее гг. он начинает создавать песни, аккомпанируя себе на семиструнной гитаре. Его песни год от года становились все более политически острыми, что стало причиной ухудшения отношений Галича с советскими властями. Его перестали печатать, запрещали выпускать пластинки с песнями и давать публичные концерты. И-за выпущенной в 1969 г. книги песен Галича исключили из Союза писателей, Союза кинематографистов и Литфонда. В 1974 г. поэт был вынужден эмигрировать, жил в Норвегии, Германии, с 1976 г. - в Париже. Работал на радиостанции «Свобода», выступал в США, Израиле, странах Европы. Погиб в результате несчастного случая — из-за удара током во время подключения антенны к телевизору. Выдвигались версии, что его смерть — результат работы спецслужб КГБ либо ЦРУ (которые не хотели возможного возвращения Галича на родину), однако документальных подтверждений этому нет.
    Уже в годы перестройки он был посмертно восстановлен в Союзе писателей и Союзе кинематографистов, начали активно выходить его сборники, пластики, ставились пьесы, которые при жизни Галича так и не были поставлены. Только после этого его имя как талантливого драматурга и поэта было по-настоящему открыто и оценено по достоинству.
 

ПЕСНЯ О ПРЕКРАСНОЙ ДАМЕ


                                                                       Ангелине 

     Как мне странно, что ты жена,
     Как мне странно, что ты жива!
     А я-то думал, что просто 
     Ты мной воображена... 

Не считайте себя виноватыми,
Не ищите себе наказанья,
Не смотрите на нас вороватыми,
Перепуганными глазами.
Будто призваны вы, будто позваны,
Нашу муку терпеньем мелете...
Ничего, что родились поздно вы, -
Вы все знаете, все умеете! 

     Как мне странно, что ты жена,
     Как мне странно, что ты жива!
     А я-то думал, что просто 
     Ты мной воображена... 

Никаких вы не знали фортелей,
Вы не плыли бутырскими окнами,
У проклятых ворот в Лефортове
Вы не зябли ночами мокрыми.
Но ветрами подует грозными -
Босиком вы беду измерите!
Ничего, что родились поздно вы, -
Вы все знаете, все умеете! 

     Как мне странно, что ты жена,
     Как мне странно, что ты жива!
     А я-то думал, что просто 
     Ты мной воображена... 

Не дарило нас время сладостью,
Раздавало горстями горькость,
Но великою вашей слабостью
Вы не жизнь спасали, а гордость!
Вам сторицей не будет воздано,
И пройдем мы по веку розно.
Ничего, что родились поздно вы, -
Воевать никогда не поздно! 

     Как мне страшно, что ты жена!
     Как мне страшно, что ты жива!
     Воркутинскою долгой ночью
     Ты была воображена... 
                                                              (1963)

ВАЛЬС, ПОСВЯЩЕННЫЙ УСТАВУ КАРАУЛЬНОЙ СЛУЖБЫ

Поколение обреченных!
Как недавно - и ох как давно, -
Мы смешили смешливых девчонок,
На протырку ходили в кино.

Но задул сорок первого ветер -
Вот и стали мы взрослыми вдруг.
И вколачивал шкура-ефрейтор
В нас премудрость науки наук.

О, суконная прелесть устава -
И во сне позабыть не моги,
Что любое движенье направо
Начинается с левой ноги.

А потом в разноцветных нашивках
Принесли мы гвардейскую стать,
И женились на разных паршивках,
Чтобы все поскорей наверстать.

И по площади Красной, шалея,
Мы шагали - со славой на "ты", -
Улыбался нам Он с мавзолея,
И охрана бросала цветы.

Ах, как шаг мы печатали браво,
Как легко мы прощали долги!..
Позабыв, что движенье направо
Начинается с левой ноги.

Что же вы присмирели, задиры?!
Не такой нам мечтался удел.
Как пошли нас судит дезертиры,
Только пух, так сказать, полетел.

- Отвечай, солдат, как есть на духу!
Отвечай, солдат, как есть на духу!
Отвечай, солдат, как есть на духу!
Ты кончай, солдат, нести чепуху:
Что от Волги, мол, дошел до Белграда,
Не искал, мол, ни чинов, ни разживу...
Так чего же ты не помер, как надо,
Как положено тебе по ранжиру?

Еле слышно отвечает солдат,
Еле слышно отвечает солдат,
Еле слышно отвечает солдат:
- Ну, не вышло помереть, виноват.

Виноват, что не загнулся от пули,
Пуля-дура не в того угодила.
Это вроде как с наградами в ПУРе,
Вот и пули на меня не хватило!

- Все морочишь нас, солдат, стариной?!
Все морочишь нас, солдат, стариной!
Все морочишь нас, солдат, стариной -
Бьешь на жалость, гражданин строевой!

Ни деньжат, мол, ни квартирки отдельной,
Ничего, мол, нет такого в заводе,
И один ты, значит, вроде идейный,
А другие, значит, вроде Володи!

Ох, лютует прокурор-дезертир!
Ох, лютует прокурор-дезертир!
Ох, лютует прокурор-дезертир! -
Припечатает годкам к десяти!

Ах, друзья ж вы мои, дуралеи, -
Снова в грязь непроезжих дорог!
Заколюченные парарллели
Преподали нам славных урок -

Не делить с подонками хлеба,
Перед лестью не падать ниц
И не верить ни в чистое небо,
Ни в улыбку сиятельных лиц.

Пусть опять нас тетешкает слава,
Пусть друзьями назвались враги, -
Помним мы, что движенье направо
Начинается с левой ноги! 
                                                             (1963) 
 

ПЕСНЯ О КОНЦЕРТЕ, НА КОТОРОМ Я НЕ БЫЛ


                                                                             З.М. 
Я замучил себя.
И тебя я замучаю.
И не будет - потом - Новодевичьей гордости. 
Все друзьям на потеху, от случая к случаю,
В ожидании благ и в предчувствии горести. 

И врага у нас нет.
И не ищем союзника.
У житейских невзгод - ни размеров, ни мощности.
Но, как птичий полет, начинается музыка
Ощущеньем внезапного чуда возможности! 

Значит - можно!
И это ничуть не придумано,
Это просто вернулось из детства, из прошлости.
И не надо Равеля.... А Шумана, Шумана, -
Чтоб не сметь отличить гениальность от пошлости! 

Значит - можно - в полет - по листве и по наледи,
Только ветра глотнули - и вот уже начато!
И плевать, что актеров не вызовут на люди, -
Эта сцена всегда исполняется начерно!.. 

Что с того нам, что век в непотребностях множится?!
Вот шагнул он к роялю походкою узника,
И теплеет в руке мандаринная кожица.
И теперь я молчу.
Начинается музыка! 
                                                            (15 ноября 1967)
  

ПЕСОК ИЗРАИЛЯ

Вспомни: 
На этих дюнах, под этим небом, 
Наша - давным-давно - началась судьба. 
С пылью дорог изгнанья и с горьким хлебом, 
Впрочем, за это тоже: 
- Тода раба! 
 Только 
Ногой ты ступишь на дюны эти, 
Болью - как будто пулей - прошьет висок, 
Словно из всех песочных часов на свете 
Кто-то - сюда веками - свозил песок! 
Видишь - 
Уже светает над краем моря, 
Ветер - далекий благовест - к нам донес, 
Волны подходят к дюнам, смывая горе, 
Сколько - уже намыто - утрат и слез?! 
Сколько 
Утрат, пожаров и лихолетий? 
Скоро ль сумеем им подвести итог?! 
Помни - 
Из всех песочных часов на свете 
Кто-то - сюда веками - свозил песок! 

Могила Галича на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем