Владимир Смоленский

    Смоленский Владимир Алексеевич (1901 — 1961) — русский поэт-эмигрант, критик, один из лучших чтецов «русского» Парижа.

     Родился на Дону в казачьей семье. Его отец, служивший в жандармерии, был расстрелян большевиками. В 1919-1920 гг. Смоленский воевал в Добровольческой армии, затем эвакуировался из Крыма, жил в Тунисе, затем во Франции, где после окончания Высшей коммерческой академии ему удалось получить место бухгалтера. В 1920-1930-е гг. печатал свои стихи в газете «Возрождение» и был популярным декламатором (сохранилось много воспоминаний о неповторимом исполнительском мастерстве читавшего свои стихи Смоленского, о его выразительном баритональном голосе). Будучи в Париже, он пережил здесь немецкую оккупацию. Был одним из редакторов литературного альманаха «Орион», опубликовал 3 сборника стихотворений (четвертый - «Стихи» - вышел уже посмертно). Чтение его поэзии любили в Париже — она была ясна и мелодична, несшая при этом грустные ностальгические мотивы — воспоминания о потерянной России. Позднее его лирика приобрела более религиозно-философский оттенок, в ней отражены и юношеские переживания поэта, ужасы и потери гражданской войны.

     Смоленский был известен и как литературный критик, автор литературоведческий статей. Прогрессирующая болезнь (рак горла), лишившая его голоса, прервала активную творческую деятельность поэта. Скончался Смоленский в Париже, где и был похоронен.

 

    В качестве иллюстриций использованы работы российского художника Д.Шмарина (http://rys-arhipelag.ucoz.ru)

***

Никогда со мною ты не будешь,
Даже в смертный час, в последнем вздохе.
Как живого, мёртвого забудешь;
Имя славой, а могила мохом

Прорастут, а ты всё будешь где-то
В пустоте, безмолвии, незнаньи…
Счастьем не смогла ты стать поэта,
Всё ж смогла ты стать его страданьем.

Ты молчишь. Безмолвной пустотою
На моё ты отвечаешь слово.
Любишь ты любовию простою
Смертного, счастливого, немого.

Я не смертен, я несчастен, голос
Мой летит к тебе, но даже эха
Нет в ответ — и счастье раскололось —
В скалах ни рыдания, ни смеха.

Тишина. Но смутное виденье
Всё ведёт меня по струнам звука.
И звучат, уже в преображеньи,
Смерть как жизнь и счастие как мука.

Это всё любовь. В какие бездны,
На какие страшные высоты
Силой этой рифмы безполезной
Долетят тяжёлые полёты. 

 

 

 

"Прощание. Осень".

***

Я знаю, Россия погибла
И я вместе с нею погиб —
Из мрака, из злобы, из гибла
В последнюю гибель загиб.

Но верю, Россия осталась
В страданьи, в мечтах и в крови́,
Душа, ты сто крат умирала
И вновь воскресала в любви!

Я вижу, крылами блистая,
В мансарде парижской моей,
Сияя, проносится стая
Российских моих лебедей.

И верю, предвечное Слово,
Страдающий, изгнанный Спас
Любовно глядит и сурово
На руку, что пишет сейчас.

Недаром сквозь страхи земные,
В уже безысходной тоске,
Я сильную руку России
Держу в моей слабой руке. 

 

"Расказачивание"

 

***

Я слишком поздно вышел на свиданье —
Все ближе ночь и весь в крови закат,
Темна тропа надежд, любви, мечтаний,
Ночь все черней, путь не вернуть назад.

Я заблудился в этом мраке душном,
Глаза открыты — не видать ни зги,
Кружит звезда в эфире безвоздушном,
О Господи Распятый, помоги!

Я стал немым, но лира плачет в мире,
О Господи, дай смерть такую, чтоб
В гробовой тьме я прикасался к лире,
Чтоб лирой стал меня объявший гроб.

***

Осталось немного – мириады в прозрачной пустыне,
Далёкие звёзды и несколько тоненьких книг,
Осталась мечта, что тоской называется ныне,
Остался до смерти короткий и призрачный миг.

Но всё-таки что-то осталось от жизни безумной,
От дней и ночей, от бессониц, от яви и снов,
Есть Бог надо мной, справедливый, печальный, разумный
И Агнец заколот для трапезы блудных сынов.

Из нашей мансарды, из лютого холода ночи,
Из боли и холода, страха, позора и зла
Приду я на пир и увижу отцовские очи
И где-нибудь сяду у самого края стола.

 

"Молитва перед дорогой".