Георгий Адамович

    Адамович Георгий Викторович (1892 — 1972) — русский поэт и переводчик «Серебряного века», один из крупнейших литературных критиков в среде русских эмигрантов.

    Родился в Москве в семье офицера-поляка, после смерти отца семья переехала в Петербург. Обучался на историко-филологическом факультета Петербургского университета. В студенческие годы увлекался литературой, сблизился с поэтами-акмеистами, став к 1918 г. одним из фактических руководителей «Цеха поэтов». В 1916 г. вышел его первый поэтический сборник - «Облака» - положительно встреченный критиками. Они отмечали как «особенную зоркость к обыденной жизни», свойственную поэту, так и тот факт, что зрительные образы не являлись самоцелью для автора, предпочитавшего «поиск эмоционально-напряженного содержания». Адамович также печатался в «Новом журнале для всех», «Аполлоне», «Северных записках» и других изданиях. Его духовным наставником был лидер акмеистов Николай Гумилев. После революции они оба работали для издательства «Всемирная литература» (Адамович занимался переводами для издательства произведений Бодлера, Вольтера, Т.Мура, Дж.Байрона). В 1922 г. вышел новый сборник Адамовича - «Чистилище», посвященный Гумилеву («Памяти Андрея Шенье»). 

    В 1923 г. поэт эмигрирует в Берлин, оттуда — в Париж. Именно во Франции, благодаря литературоведческим статьям, эссе и редакторской деятельности, Адамович постепенно приобретает репутацию «первого критика эмиграции». Он интересуется всеми «оттенками» литературной жизни как Русского Зарубежья, так и в советском государстве. Он рассматривал поэзию не как искусство художественной гармонии, а как исповедь личности, погруженной в новую действительность и ощущающей свое острое одиночество (позднее, в 1958 г., эти мысли были отражены в его программной статье - «Невозможность поэзии»). Споры Адамовича и его главного антагониста — видного поэта и критика В.Ф.Ходасевича — о предназначении современной поэзии стали важной вехой в истории культурной жизни русской эмиграции. В 1927 — 1965 гг. Адамович был членом различных масонских лож.

 

  В 1939 г. вышел новый сборник философской лирики поэта и критика - «На Западе». Его стихи были проникнуты ощущением душевной пустоты, ностальгией по старой России и по Петербургу, любимому городу поэта. В том же году Адамович записался добровольцем во французскую армию, и после разгрома Франции нацистами был интернирован. После окончания войны некоторое время интересовался идеями сталинизма и даже частично им симпатизировал. Разочарование деятельностью русских литераторов-эмигрантов было отражено в его книге эссе «Одиночество и свобода» (1955). С 1959 г. он был обозревателем литературы на «Радио Свобода». 

    В 1967 г. вышли последний поэтический сборник Адамовича («Единство») и итоговая книга его критических статей («Комментарии») - о драме и расколе русской эмиграции. Скончался Адамович в Ницце. Как поэт он был очень требователен к себе и опубликовал при жизни только около 140 стихотворений, однако каждое из них — это целая исповедь глубоко мыслящего человека, переживающего за судьбу поколения и судьбу родной страны. 

***  

Был вечер на пятой неделе 

Поста. Было больно в груди.  

Все жилы тянулись, болели,  

Предчувствуя жизнь впереди.

 

Был зов золотых колоколен,
Был в воздухе звон, а с Невы
Был ветер весенен и волен,
И шляпу срывал с головы.

И вот, на глухом перекрестке
Был незабываемый взгляд,
Короткий, как молния, жесткий,
Сухой, словно кольта разряд,

Огромный, как небо, и синий,
Как небо... Вот, кажется, все.
Ни красок, ни зданий, ни линий,
Но мертвое сердце мое.

Мне было шестнадцать, едва ли
Семнадцать... Вот, кажется, все.
Ни оторопи, ни печали,
Но мертвое сердце мое.

Есть память, есть доля скитальцев,
Есть книги, стихи, суета,
А жизнь... жизнь прошла между пальцев
На пятой неделе поста. 
                                                     (1915) 

 

 Суриков В. "Вид памятника Петру I на Сенатской площади в Петербурге

***

Наперекор бессмысленным законам,
Наперекор неправедной судьбе
Передаю навек я всем влюбленным
Мое воспоминанье о тебе.

Оно, как ветер, прошумит над ними,
Оно протянет между ними нить,
И никому не ведомое имя
Воскреснет в нем и будет вечно жить.

О, ангел мой, холодную заботу,
Сочувствие без страсти и огня
Как бы по ростовщическому счету
Бессмертием оплачиваю я.
                                                              (1915)

*** 

Когда успокоится город
И смолкнет назойливый гам,
Один выхожу я из дому,
В двенадцать часов по ночам.

Под черным, невидимым небом,
По тонкому первому льду,
Не встретив нигде человека,
Не помня дороги, пойду.

И вижу широкую реку,
И темную тень на коне,
И то, что забыла Россия,
Тогда вспоминается мне.

Но спит непробудно столица,
Не светит на небе луна.
Не бьют барабаны. Из гроба
Никто не встает. Тишина.

Лишь с воем летя от залива
И будто колебля гранит,
Сухой и порывистый ветер
Мне ноги снежком порошит. 
                                                              (1916)

 ***
Когда мы в Россию вернемся...о Гамлет восточный, когда? -
Пешком, по размытым дорогам, в стоградусные холода,
Без всяких коней и триумфов, без всяких там кликов, пешком,
Но только наверное знать бы, что вовремя мы добредем...

Больница. Когда мы в Россию... колышется счастье в бреду,
Как будто "Коль славен" играют в каком - то приморском саду,
Как будто сквозь белые стены, в морозной предутренней мгле
Колышатся тонкие свечи в морозном и спящем Кремле.

Когда мы...довольно, довольно. Он болен, измучен и наг,
Над нами трехцветным позором полощется нищенский флаг,

И слишком здесь пахнет эфиром, и душно, и слишком тепло.
Когда мы в Россию вернемся...но снегом ее замело.

Пора собираться. Светает. Пора бы и трогаться в путь.
Две медных монеты на веки. Скрещенные руки на грудь.

                                                                        (1921)

 

 

Каштанов Ю. "Ледяной поход".

 

 

 ***

Если дни мои, милостью Бога,
На земле могут быть продлены,
Мне прожить бы хотелось немного,
Хоть бы только до этой весны.

Я хочу написать завещанье.
Срок исполнился, все свершено:
Прах - искусство. Есть только страданье,
И дается в награду оно.

От всего отрекаюсь. Ни звука
О другом не скажу я вовек.
Все постыло. Все мерзость и скука.
Нищ и темен душой человек.

И когда бы не это сиянье,
Как могли б не сойти мы с ума?
Брат мой, друг мой, не бойся страданья,
Как боялся всю жизнь его я... 

                                                                     (1931)

 

Первунинский В. "1918"