Петрушевский Владимир
Александрович (1891 — 1961) — русский
поэт-эмигрант, участник Белого движения,
ученый-вулканолог.
Пожалуй, ни у кого из русских творческих
эмигрантов «первой волны» судьба не
сложилась столь необычно, как у автора
множества ностальгических стихов,
посвященных России, - Владимира
Петрушевского.
Он родился в Москве в семье офицера. Дед
будущего поэта преподавал химию
наследнику престола, будущему императору
Александру III, а отец крестником
императора. Брат Владимира — Федор —
был известным физиком, заслуженным
профессором Петербургского университета,
главным редактором Энциклопедического
словаря Брокгауза и Ефрона.
Владимир в 1908 г. окончил кадетский
корпус, затем обучался в двух артиллерийских
училищах. В 1911 г. начал службу хорунжим
в Уссурийском казачьем дивизионе. Первую
мировою войну Петрушевский провел в
рядах 5-ого Гусарского полка. В годы
гражданской войны воевал в чине полковника
в армии адмирала А.В.Колчака. После
разгрома Белого движения отплыл из
Владивостока, навсегда покинув родину.
В поисках работы волею судьбы оказался
на индонезийском острове Ява (являвшейся
в то время территорией Голландии), служил
геологом в Горном департаменте, изучил
голландский и малайский языки.
Постепенно, благодаря трудолюбию
и целеустремленности, Петрушевский
стал начальником геологической службы
разведки вулканов. В его «подчинении»
находилась территория со 130 вулканами,
характер которых он знал досконально.
Он много путешествовал, объездил, облетал
и исходил Яву, Суматру, Целебес, Бали,
Борнео, ряд мелких островов Океании. На
послевоенном конгрессе геологов в Осло
Петрушевский был объявлен «чемпионом»
(к этому времени он единственный спустился
на дно 68 кратеров). Он опубликовал
несколько работ по вулкановедению,
выступал с докладами на конференциях.
В 1950 г. он вышел на пенсию и переселился
в австралийский Сидней. Там он занимался
общественной деятельностью в среде
русской эмиграции, был почетным
председателем Союза инвалидов в
Австралии. Входил в различные казачьи
и церковные объединения, пользовался
известностью нумизмата. Скончался и
был похоронен Петрушевский в Австралии.
Как поэт он был интересен своей
ностальгической лирикой. Петрашевский
в душе навсегда остался монархистом,
он верил в величие и возрождение России,
которое, по его мнению, должно было быть
основано на вере в царя и на православных
традициях. Изящные и возвышенные стихи
о Государе и о России были изданы после
смерти автора австралийским Корпусом
Императорских Армии и Флота.
- ***
Я поздно родился́. На целое столетье.
Моей душе мила родная старина —
Тогда бы видел я не ужас лихолетья,
А славу Родины во дни Бородина.
Тогда б, вступив в Париж, где русские знамёна
Так гордо веяли, забыв Москвы пожар,
Поставил часовых в дворец Наполеона
Из бравых усачей и доблестных гусар.
В бою перед врагом, не ведая бы страха,
Я на защитный цвет смотрел, как на обман,
И в дни лихих атак, как и во дни Кацба́ха,
Горел на мне всегда блестящий доломан.
Честь рыцаря храня, не ведал бы о газе,
Мой враг бы не взлетал, как хищник, в облака,
И на груди моей, как трещина на вазе,
Покоились следы дамасского клинка.
Тогда б не видел я печальных дней «свободы»,
Всю грязь предательства и весь позор измен,
Кошмарный большевизм — продукт последней моды,
Как полудикий джаз и платья до колен…
Невольным я б не стал поклонником Байрона,
Влюбленный в красоту давно минувших лет,
Я ненавижу мир, упавший до чарльстона,
Который заменил прелестный менуэт.
И жизнь моя была б так сказочно прекрасна,
Я знал бы цель её — Россия, Царь и Бог,
И если б умер я, то умер не напрасно —
За Родину в бою отдав последний вздох.
Тогда б я не влачил печальных дней изгоя,
Как тень минувшего, как «бывший» человек,
А гордо бы стоял в рядах родного строя…
Я поздно родился́, на целый ровно век.
Моей душе мила родная старина —
Тогда бы видел я не ужас лихолетья,
А славу Родины во дни Бородина.
Тогда б, вступив в Париж, где русские знамёна
Так гордо веяли, забыв Москвы пожар,
Поставил часовых в дворец Наполеона
Из бравых усачей и доблестных гусар.
В бою перед врагом, не ведая бы страха,
Я на защитный цвет смотрел, как на обман,
И в дни лихих атак, как и во дни Кацба́ха,
Горел на мне всегда блестящий доломан.
Честь рыцаря храня, не ведал бы о газе,
Мой враг бы не взлетал, как хищник, в облака,
И на груди моей, как трещина на вазе,
Покоились следы дамасского клинка.
Тогда б не видел я печальных дней «свободы»,
Всю грязь предательства и весь позор измен,
Кошмарный большевизм — продукт последней моды,
Как полудикий джаз и платья до колен…
Невольным я б не стал поклонником Байрона,
Влюбленный в красоту давно минувших лет,
Я ненавижу мир, упавший до чарльстона,
Который заменил прелестный менуэт.
И жизнь моя была б так сказочно прекрасна,
Я знал бы цель её — Россия, Царь и Бог,
И если б умер я, то умер не напрасно —
За Родину в бою отдав последний вздох.
Тогда б я не влачил печальных дней изгоя,
Как тень минувшего, как «бывший» человек,
А гордо бы стоял в рядах родного строя…
Я поздно родился́, на целый ровно век.
(1927)
Рыженко П. "Прощание Государя с войсками".
- ИХ ИМПЕРАТОРСКИМ ВЫСОЧЕСТВАМ АВГУСТЕЙШИМ ДОЧЕРЯМ ГОСУДАРЯ
-
- От рук проклятых и ужасных
Погибнуть были вы должны,
Четыре девушки прекрасных,
Четыре Русские Княжны.
Одна была вина за вами:
Любовью к родине горя,
Её вы были дочерями,
Как дщери Русского Царя.
Ваш взгляд молитвенно-лучистый,
Последний в жизни взгляд очей,
Сказал, что вы душою чистой
Простить сумели палачей.
Последний вздох… Утихли слезы…
Исчезла жизни суета…
Четыре царственные розы
Прошли чрез райские врата.
(1923)
Самокиш-Судковская Е. "Их Императорские Высочества".
- ВЛАДИВОСТОК ПАЛ
Корабли, корабли, корабли…
Сколько вас в безграничном просторе!
Это дети несчастной земли
Уплывают в открытое море…
Пал последний родимый клочок,
Где трёхцветное реяло знамя,
И надежду России — восток —
Революции обняло пламя.
Пал последний российский этап,
Где ещё охранялась святыня,
Белых нет на Руси уж солдат,
И в руках коммунистов твердыня.
Над волнами спустился туман,
И окутал он русские души…
«Курс держать на Корею! В Гензан!»
Но дадут ли дойти им до суши?
Корабли, корабли, корабли…
Много вышло вас в синее море —
Это беженцы Русской земли
На чужбину везут своё горе.
Сколько вас в безграничном просторе!
Это дети несчастной земли
Уплывают в открытое море…
Пал последний родимый клочок,
Где трёхцветное реяло знамя,
И надежду России — восток —
Революции обняло пламя.
Пал последний российский этап,
Где ещё охранялась святыня,
Белых нет на Руси уж солдат,
И в руках коммунистов твердыня.
Над волнами спустился туман,
И окутал он русские души…
«Курс держать на Корею! В Гензан!»
Но дадут ли дойти им до суши?
Корабли, корабли, корабли…
Много вышло вас в синее море —
Это беженцы Русской земли
На чужбину везут своё горе.
(1922)
Шмарин Д. "За Веру, царя и Отечество".
- ЗАВЕТ
Я умру, как и все в поднебесной,
В Богом точно назначенный год,
И в могиле, глубокой и тесной,
Свой последний закончу поход.
Мне цветов на могилу не надо —
Лучше горсточка Русской земли,
То для воина будет награда:
Мнить себя от родной не вдали.
Чтоб Небесная Сила хранила,
Положите на грудь образок,
Русский флаг, что душа так любила,
И заройте в прибрежный песок.
Его множество раз целовала
И ласкала морская волна,
Та, что с Севера к нам забегала
Из краёв, где родная страна.
Для могилы из травки ограда
Да из дерева крест хороши.
Монумента над нею не надо —
Лучше дать инвалидам гроши.
Всё равно не вспомянет потомок,
Что лежит здесь России певец,
Для него я былого обломок
Да печальной страницы конец.
Но когда разойдутся туманы,
Станет Русь наша снова святой,
Рифм воздушных моих караваны
Кто-нибудь да прочтёт со слезой.
В Богом точно назначенный год,
И в могиле, глубокой и тесной,
Свой последний закончу поход.
Мне цветов на могилу не надо —
Лучше горсточка Русской земли,
То для воина будет награда:
Мнить себя от родной не вдали.
Чтоб Небесная Сила хранила,
Положите на грудь образок,
Русский флаг, что душа так любила,
И заройте в прибрежный песок.
Его множество раз целовала
И ласкала морская волна,
Та, что с Севера к нам забегала
Из краёв, где родная страна.
Для могилы из травки ограда
Да из дерева крест хороши.
Монумента над нею не надо —
Лучше дать инвалидам гроши.
Всё равно не вспомянет потомок,
Что лежит здесь России певец,
Для него я былого обломок
Да печальной страницы конец.
Но когда разойдутся туманы,
Станет Русь наша снова святой,
Рифм воздушных моих караваны
Кто-нибудь да прочтёт со слезой.
(1955)
"Похороны офицера"
Иллюстрации со стр. http://rys-arhipelag.ucoz.ru
Комментариев нет:
Отправить комментарий