Борис Чичибабин

   Чичибабин Борис Алексеевич (1923 — 1994) - русский советский поэт, лауреат Государственной премии СССР, один из виднейший представителей поэтов- «лагерников».

     Настоящая фамилия поэта — Полушин (в студенческие годы он стал использовать в качестве литературного псевдонима фамилию по материнской линии). Он родился в украинском городе Кременчуг, практически вся жизнь его была связана с Украиной. После окончания школы поступил на исторический факультет Харьковского университета. К этому времени он уже был членом литературного кружка, его стихотворения печатались в городской прессе. Студенческие будни были прерваны Великой Отечественной войной. С 1942 по 1945 гг. Чичибабин проходил воинскую службу в Закавказском военном округе, служил механиком по авиаприборам. После войны Борис поступил на филологический факультет Харьковского университета, активно занимался стихотворчеством. В ряде его стихотворений официальные органы усмотрели «высмеивание» режима, в результате чего поэт в 1946 г. был арестован, а после двухлетнего тюремного заключения в Москве был отправлен в Вятлаг Кировской области. 

    После освобождения в 1951 г. работал в Харькове разнорабочим, в 1956-1962 гг. - бухгалтером в таксомоторном парке. В тоже время в его харьковской квартире периодически собирались любители поэзии. Чичибабин периодически бывает в Москве, знакомится со столичной творческой интеллигенцией. В 1963 г. в Москве и Харькове выходят два его первых сборника стихотворений, сильно обработанных цензурой. В 1964 — 1966 гг. он руководит литературной студией. В его поэзии была сильна гражданская направленность, некоторые видели в нем «нового Радищева», поэт сочувствовал угнетенным народам. В его лирике присутствовали темы внутренней свободы личности, одиночества, осознания жертвенного пути...

     Период «оттепели» был в творчестве Чичибабина очень продуктивным, однако за ним последовала новая эпоха и очередное забвение. В 1966-1989 гг. он работал в харьковском трамвайно-троллейбусном управлении, продолжая при этом писать злободневные стихи. В 1968 г. вышел последний сборник Чичибабина, после чего КГБ запретило поэту распространять самиздатовскую литературу и публиковать «антисоветские» произведения. «Перестройка» возродила его к жизни. В 1987 г. поэт впервые выступает с оглушительным успехом в московском Центральном доме литераторов. В 1989 г. о нем был создан документальный фильм, а в 1990 г. за книгу «Колокол» Чичибабин был удостоен Государственной премии СССР. В 1990-е гг. вышло несколько новых поэтических сборников поэта. Будучи антисталинистом, он тем не менее тяжело переживал распад СССР, его горячо любимой Родины, и крах советских идеалов. Скончался он в Харькове, позже его именем назвали одну из улиц в городе, также в Харькове ежегодно проходит поэтический фестиваль "Чичибабинские чтения". В лирике Чичибабина последних лет — тема нравственного поиска, сплетение философской, гражданской и пейзажной лирики, все то богатство, которая вобрала в себя лучшие традиции русской поэзии.

 

 

 Горельеф на ул. Чичибабина, 21, в Харькове (фото - со страницы http://ruskline.ru/monitoring_smi/2013/04/06/i_ya_ne_ujdu_v_zagranicy_kak_gercen/)

***

До гроба страсти не избуду. 
В края чужие не поеду. 
Я не был сроду и не буду, 
каким пристало быть поэту. 
Не в игрищах литературных, 
не на пирах, не в дачных рощах - 
мой дух возращивался в тюрьмах 
этапных, следственных и прочих. 

И всё-таки я был поэтом. 

Я был одно с народом русским. 
Я с ним ютился по баракам, 
леса валил, подсолнух лускал, 
каналы рыл и правду брякал. 
На брюхе ползал по-пластунски 
солдатом части миномётной. 
И в мире не было простушки 
в меня влюбиться мимолётно. 

И всё-таки я был поэтом. 

Мне жизнь дарила жар и кашель, 
а чаще сам я был нешёлков, 
когда давился пшенной кашей 
или махал пустой кошёлкой. 
Поэты прославляли вольность, 
а я с неволей не расстанусь, 
а у меня вылазит волос 
и пять зубов во рту осталось. 

И всё-таки я был поэтом, 
и всё-таки я есмь поэт. 

Влюблённый в чёрные деревья 
да в свет восторгов незаконных, 
я не внушал к себе доверья 
издателей и незнакомок. 
Я был простой конторской крысой, 
знакомой всем грехам и бедам, 
водяру дул, с вождями грызся, 
тишком за девочками бегал. 

И всё-таки я был поэтом, 
сто тысяч раз я был поэтом, 
я был взаправдашним поэтом 
И подыхаю как поэт. 

                                                      (1960) 

 

 

***

Меня одолевает острое 
и давящее чувство осени. 
Живу на даче, как на острове. 
и все друзья меня забросили. 

Ни с кем не пью, не философствую, 
забыл и знать, как сердце влюбчиво. 
Долбаю землю пересохшую 
да перечитываю Тютчева. 

В слепую глубь ломлюсь напористо 
и не тужу о вдохновении, 
а по утрам трясусь на поезде 
служить в трамвайном управлении. 

В обед слоняюсь по базарам, 
где жмот зовёт меня папашей, 
и весь мой мир засыпан жаром 
и золотом листвы опавшей... 

Не вижу снов, не слышу зова, 
и будням я не вождь, а данник. 
Как на себя, гляжу на дальних, 
а на себя - как на чужого. 

С меня, как с гаврика на следствии, 
слетает позы позолота. 
Никто - ни завтра, ни впоследствии 
не постучит в мои ворота. 

Я - просто я. А был, наверное, 
как все, придуман ненароком. 
Всё тише, всё обыкновеннее 
я разговариваю с Богом. 

                                                      (1965) 

 

 

***

Между печалью и ничем 
мы выбрали печаль. 
И спросит кто-нибудь «зачем?», 
а кто-то скажет «жаль». 

И то ли чернь, а то ли знать, 
смеясь, махнёт рукой. 
А нам не время объяснять 
и думать про покой. 

Нас в мире горсть на сотни лет, 
на тысячу земель, 
и в нас не меркнет горний свет, 
не сякнет Божий хмель. 

Нам - как дышать, - приняв печать 
гонений и разлук, - 
огнём на искру отвечать 
и музыкой - на звук. 

И обречённостью кресту, 
и горечью питья 
мы искупаем суету 
и грубость бытия. 

Мы оставляем души здесь, 
чтоб некогда Господь 
простил нам творческую спесь 
и ропщущую плоть. 

И нам идти, идти, идти, 
пока стучат сердца, 
и знать, что нету у пути 
ни меры, ни конца. 

Когда к нам ангелы прильнут, 
лаская тишиной, 
мы лишь на несколько минут 
забудемся душой. 

И снова - за листы поэм, 
за кисти, за рояль, - 
между печалью и ничем 
избравшие печаль. 

                                      (1977)

 

***

Кто - в панике, кто - в ярости, 
а главная беда, 
что были мы товарищи, 
а стали господа. 

Ох, господа и дамы! 
Рассыпался наш дом - 
Бог весть теперь куда мы 
несёмся и бредём. 

Боюсь при свете свечек 
смотреть на образа: 
на лицах человечьих 
звериные глаза. 

В сердцах не сохранится 
братающая высь, 
коль русский с украинцем 
спасаться разошлись. 

Но злом налиты чаши 
и смерть уже в крови, 
а всё спасенье наше 
в согласье и любви. 

Не стану бить поклоны 
ни трону, ни рублю - 
в любимую влюблённый 
всё сущее люблю. 

Спешу сказать всем людям, 
кто в смуте не оглох, 
что если мы полюбим, 
то в нас воскреснет Бог. 

Сойдёт тогда легко с нас 
проклятие времён, 
и исцелённый космос 
мы в жизнь свою вернём. 

Попробуйте - влюбитесь, - 
иного не дано, - 
и станете как витязь, 
кем зло побеждено. 

С души спадёт дремота, 
остепенится прыть. 
Нельзя, любя кого-то, 
весь мир не полюбить. 

                                                                    (1991)

 

Поэт был похоронен на 2-м кладбище г. Харькова